Длинная Серебряная Ложка - Страница 66

— Тогда побудь собой, Эвике. Приподними маску.

— А потом снова ее надевать?

— Да. Наверное.

— Вот и вся жизнь у нас такая, — печально вздохнула девушка.

Уолтер хотел было ответить на ее глубокомысленное изречение, но пока собирался с мыслями, утратил контроль над направлением и…

Раздался звон стекла.

Оба мгновенно зажмурились, и лишь переведя дыхание, отважились оценить нанесенный ущерб. С пола на них укоризненно взирали черепки китайской вазы, синей с позолотой. Столик, на котором она стояла, все еще качался.

— Леонард? — тихо позвал Уолтер. — Сколько стоила эта ваза?

— Нисколько.

— В смысле?

— Отец говорил, что она бесценная, — пожал плечами юный вампир, пиная долетевший до него черепок.

— Мне очень-очень жаль!

— Чего ее жалеть? Только пыль собирала. А в пыли водятся клещи. Совсем крошечные, но уж такие жуткие. Да кстати, — плотоядно улыбаясь, он обозрел помещение, — начните танцевать вот с того угла. Эта коллекция севрского фарфора всегда меня раздражала.

* * *

— А по буквам?

— M-y-f-a-n-w-y.

Проще не стало.

— Можно называть тебя "Эммелина"? — попросила вампирша, совсем измученная орфографически-фонетическим диссонансом.

— Нет, — нахмурилась девочка. — Так меня зовут только дядя с тетушкой.

— Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?

— Хотелось чего-то экзотичного.

Бывшая фроляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.

— Эээ… Маванви?

— Так сгодится, — пациентка кивнула великодушно. — Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.

— Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.

— Кто бы говорил! — возмутилась Маванви. — Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним?

— Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.

Маванви вспыхнула.

— Неправда! А мое имя — валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.

— Давно ее… не стало?

— Почти десять лет назад.

— Мне очень жаль, — сказала Берта, отвернувшись.

Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?

Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из оникса, но даже такие ритуалы хотя бы немного притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.

— Итак, твой отец — родственник английского посла, — начала сиделка, и болтушка-Маванви тут же подхватила:

— Младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак. Папа учился в семинарии, очень успешно, родители его чуть ли не в епископы прочили. Но в один прекрасный день он все бросил и уехал в Уэльс, проповедовать шахтерам. Семья решила, что он почудит и одумается, а он взял и женился на моей маме. Ой что было! С бабушкой нервический припадок сделался, а дедушка в порыве ярости лишил моего папу наследства, да и вообще вычеркнул его из своей жизни. А все за то, что он унизил себя браком с босячкой.

— Твоя мать работала в шахте?

— Нет, она была учительницей в сельской школе. Но у папы в семье так повелось, что если твои предки не заседали в Палате Лордов — значит, ты голь перекатная. Им что детей учить, что вагонетки толкать — все едино.

— Знакомая картина, — вздохнула Берта. Правда, для ее отца такой шкалой служил банковский счет.

— Когда мне исполнилось семь, папа погиб в шахте, — продолжила Маванви, рассеяно накручивая пряди волос на пальцы. — Он часто спускался под землю с рабочими, чтобы лучше понять их быт. Им тоже, наверное, было приятно, что проповедник не задается. Ну так вот, в тот день случился взрыв газа и… и все. Больше я его никогда не видела. На похороны меня так и не взяли.

— Владельцы шахты назначили вам хоть какой-то пенсион?

— Они же не обязаны! — возразила Маванви. — Раз мой отец не был их работником, то какая тут компенсация? А тут еще заболела мама, так что некоторое время не могла учительствовать. Ей сразу нашли замену — школа была под патронажем тех господ, а им неприятно было нас видеть. Пришлось уехать. Мы подались в Лондон, к папиной родне. Дедушка с бабушкой к тому времени уже скончались, так что главой семьи был мой дядя. Мама надеялась, что он меня признает и как-нибудь нам поможет. Оставив меня в гостинице, она пошла к нему с визитом. Помню, как я ждала ее, сидя у окна и разглядывая торговцев печеной картошкой, и девочек моего возраста, разносивших по домам салат, и мальчишек-оборванцев. То появляясь из тумана, то исчезая, они казались призраками. Как будто во всей округе только я была живая. Я думала, что придется ждать маму до вечера, но она вернулась уже через час. До сих пор не знаю, о чем они беседовали, только маме в ту же ночь стало хуже, она слегла с горячкой. Поначалу хозяйка гостиницы взбеленилась, что мы приволокли заразу, но после все таки вызвала доктора. Никогда не забуду, как он хотел отворить маме кровь с помощью скарификатора — это такая коробочка с лезвиями, когда жмешь на кнопку, они одновременно выскакивают и царапают кожу.

— Знаю, знаю. Неужели до сих пор лечат кровопусканиями?

Берта ухитрилась произнести слово «кровь» нейтральным тоном. Ну, почти нейтральным. Хоть губами не причмокивала — и то прогресс.

— Лечат. Хотя подозреваю, что на докторе хозяйка сэкономила. Увидев прибор, я расплакалась, но меня утащили за дверь. Однако и эта процедура не помогла. Через неделю… ну в общем…