Длинная Серебряная Ложка - Страница 43

— Нет, — теперь в ее словах сквозила вечная мерзлота. — Я польщена вашим вниманием, но нет. Никогда.

В доказательство своей решимости, она оттолкнула чашку чая и сложила руки на груди.

— Неужели у меня есть соперник?

— Да, — ответила сиделка несколько нетвердо. Но зачем вдаваться в подробности?

— И вы его, надо полагать, любите? — доктор Ратманн выплюнул последнее слово, как кислую виноградину.

— Именно так. И буду любить вечно. В самом что ни на есть прямом смысле этого слова.

— Что ж, я был о вас лучшего мнения, фроляйн Лайд. Вы оказались гораздо более легкомысленной особой, чем мне подумалось в начале. Но выбор, конечно, ваш. Разрешите хотя бы проводить вас до дома?

— Если вам так угодно, герр доктор, — нехотя согласилась она.

Ничего, как только он отвяжется, можно еще раз попытать удачу. Вдруг на этот раз повезет. Если, конечно, бандиты не раструбили на весь квартал или о ее феноменальных добродетелях, или о ее способности превращаться в Горгону с пол-оборота.

Отсюда до ее квартиры было недалеко, и уже через десять минут они стояли возле подъезда. Фроляйн Лайд едва сдерживала нетерпение, но доктор все никак не уходил.

— Могу я поцеловать вас на прощание?

Поколебавшись, сиделка протянула руку. Доктор осторожно взял ее в свою.

— Такая холодная. Вам следовало допить чай. Но я не такой поцелуй имел в виду.

В следующий момент он уже крепко сжал ее запястье. Сколько рюмок он выпил? Две, три? Ой как плохо!

— Нет! — закричала фроляйн Лайд, но ее глаза, как намагниченные, уставились на обнаженную шею доктора. Еще в кабаке, разгорячившись, он расстегнул воротник, а после забыл привести себя в порядок.

— Всего один? Дружеский?

— Сейчас же отпустите!

— Что, разве не так поступают герои готических романов, которые вы, девицы, просто обожаете?

— Прекратите!

— Обычные мужчины вам не по нраву! Вам подавай плащ и шпоры!

— Видеть вас не могу!

— Я настолько вам противен?

— Наоборот, — прошептала она и упала ему на шею.

От неожиданности доктор дернулся, замолотил руками по воздуху, но уже совсем скоро впал в оцепенение. Не отрываясь от его горла, вампирша огляделась по сторонам. К счастью, улица была пуста. Ангелы-хранители всего квартала в ту ночь получили премиальные.

Покончив с трапезой, вампирша вытерла губы о рукав и тут же тихо обругала себя за неряшливость — ну вот, манжету хоть выбрасывай. Интересно, у древних вампиров получается аккуратнее или они тоже краснеют и мямлят себе под нос, когда относят одежду в прачечную?

Затем она осторожно уложила своего начальника на мостовую. Он был жив, хотя и в глубоком обмороке. Шею украшала рваная рана, а на воротнике виднелись темные пятна, словно кляксы, сорвавшиеся с пера неловкой ученицы.

О том, что же она все таки натворила, вампирша подумает позже. Сейчас следовало действовать быстро и решительно. Убедившись, что его здоровью ничто не угрожает, фроляйн Лайд коснулась пальцами его висков. Он должен забыть о произошедшем.

Поскольку действие нашего романа происходит еще до эпохи кино, вампирша ничего не знала о монтаже, поэтому ее задача представлялась ей как некое подобие аппликации в альбоме, где все изображения были объемными и двигались. Она открыла его сознание, и на нее тут же обрушилась неразбериха голосов, лиц, событий. Игнорируя весь этот кавардак, она нетерпеливо листала страницу за страницей. В память запала лишь круглолицая бидермейровская девица, которая поджав губки, твердила, «Нет, Отто, маменька все равно не позволит. Вот получишь диплом, тогда и признавайся в любви сколь душе угодно.» Когда она добралась до сегодняшней ночи, то воображаемыми ножницами перекроила произошедшее, вырезала одни фигуры, вставила их в другую обстановку, кое-что поменяла местами, кое-что скомкала и выбросила.

Как и всякий раз, когда приходилось пользоваться этими способностями, сиделке стало стыдно. Такое ощущение, будто ненавистный родственник подарил ей дорогущий подарок — и выбросить жалко, и трогать не хочется. Ей представилось, что еще можно сделать с этаким-то даром — например, оставить ехидные комментарии на полях, или вычеркнуть приятные воспоминания, а все болезненные, мучительные несколько раз обвести красным. Или того хуже — просто изорвать все страницы, чтобы в голове жертвы осталась лишь груда обрывков, которую бедняга будет тщетно ворошить, силясь вспомнить хотя бы свое имя.

А сколько раз он со своими прихвостнями проделывал такой трюк?

Готово.

Можно захлопнуть книгу и привести доктора в чувство, но вампирша заколебалась. Что если..? Нет, переписывать она ничего не станет, но добавить всего-то пару абзацев? В больнице больше не будут применять ледяной душ, и молочную диету, и прижигания, и прочие методы, явно порожденные творческим союзом Торквемады и де Сада. Должны же быть какие-то другие варианты. Совсем чуть-чуть вычеркнуть и дописать. Это во благо!

Но кто назначил ее специалистом по добру и злу? С каких пор мертвые указывают живым, как им обращаться друг с другом? Она представила, куда может завести такой оборот дел — в конце концов, государи тоже люди и в их сознание она может проникнуть с той же легкостью — и поняла, что лучше остановиться прямо здесь. Во благо! Откуда ей знать, что такое благо, если каждую неделю она выпивает несколько глотков человеческой души? И все же…

— Герр доктор? Да очнитесь наконец!

Ратманн медленно открыл глаза, но, почувствовав тошноту, снова зажмурился. Вторая попытка была более удачной. Он лежал на спине, а над ним склонилась женщина, которая смотрела одновременно и участливо, и смущенно. Ему потребовалось время, чтобы опознать в ней простую сиделку. Кожа, припорошенная золотыми веснушками, вобрала в себя весь окружающий свет и сиянием своим затмила даже звезды (впрочем, затмить городские звезды, мелкие и тусклые, — невелика наука).